Фантастическое допущение, или фантастическая идея — основной элемент жанра фантастики. Он заключается во введении в произведение фактора, который не встречается или невозможен в реальном мире, в котором живёт читатель, либо герои произведения («допущении» его существования в сеттинге произведения). Фантастическое допущение противопоставляется реалистическому допущению: вымыслу, не противоречащему возможному, который применяется в реалистической художественной литературе. При этом остальные элементы — проблематика, литературные приёмы, построение сюжета — у фантастических произведений принципиально не отличаются от реалистических. Фантастическое допущение используется, чтобы полнее раскрыть проблематику произведения, характеры персонажей, за счёт помещения их в нестандартные условия; для предложения научных и ненаучных гипотез; для создания экзотического антуража.

Это определение разделяют множество писателей-фантастов и литературных критиков. Братья Стругацкие предлагали определение фантастики как отрасли литературы, «характеризующейся специфическим литературным приёмом: введением элемента необычайного»[5][6]. По определению Олега Ладыженского и Дмитрия Громова (Г. Л. Олди), «фантастика — это литература плюс фантастическое допущение»[1]. По мнению А. Шалганова, фантастика — это своего рода «параллельная литература», в которой существуют все жанры и все направления, но только с дополнительным элементом инвариантности[7][8]. Согласно Большой советской энциклопедии, «её <фантастики> исходной идейно-эстетической установкой является диктат воображения над реальностью»[9].

Громов и Ладыженский предлагают такую классификацию допущений[1]:

    Научно-фантастическое — введение в произведение научного нововведения. Бывает двух видов:
        Естественнонаучное — технические изобретения, открытия новых законов природы. Характерно для твёрдой НФ.
        Гуманитарно-научное — допущение в области социологии, истории, политики, психологии, этики, религии. Введение новых моделей общества или сознания. Характерно для утопии, антиутопии, социальной фантастики.
    Футурологическое допущение — перенесение действия в будущее. Характерно для большинства видов научной фантастики.
    Фольклорное допущение (сказочное, мифологическое, легендарное) — введение в произведение существ, предметов, явлений из человеческой мифологии (допущение их реального существования). Характерно для фэнтези, мистики, «городского фэнтези».
    Миротворческое допущение — перенесение действия в полностью вымышленный мир (допущение существования такого мира). Характерно для традиционных видов фэнтези.
    Мистическое допущение — введение в произведение фантастического фактора, которому не даётся рационального объяснения. Характерно для жанра хоррор.
    Фантасмагорическое допущение — введение в произведение фактора, противоречащего любому здравому смыслу и не способного иметь никакого логического основания.

Юрий Зубакин делит допущения просто на научно-фантастические (не противоречащие науке и законам природы) и ненаучно-фантастические (противоречащие им). Дмитрий Тарабанов выделяет альтернативную историю, альтернативную арифметику, альтернативную религию, альтернативную эволюцию, альтернативную минералогию и альтернативную географию[10]. В одном и том же произведении могут сочетаться разные виды допущений.

В английском языке нет точного эквивалента русскому слову «фантастика». Для его перевода иногда используют близкие термины, такие как «fantastic» («фантастическое») или «speculative fiction» («спекулятивный художественный вымысел»); иногда его переводят сочетанием «fantasy and science fiction». При этом во многих других языках терминология ближе к русской. Понятие «fantastique» во французском языке и «Phantastik» в немецком имеют значение, близкое к русской «фантастике».

Минаков: Совершенно верно. Именно. Я считаю, что фантастику надо судить по дополнительным критериям. Повторяю: «дополнительные», не «особые» и отменяющие остальные критерии, по которым нужно судить литературное произведение, а именно «дополнительные». К этим дополнительным критериям я отношу самое главное – собственно, фантастическое допущение. Фантастическое допущение это единственное отличие фантастики от другой литературы. Оно существует и в кино, но мы говорим о фантастике, написанной именно буквами. Что это за зверь такой, на мой взгляд, фантдопущение? Это важнейший структурный элемент любого фантастического произведения, а научно-фантастического – тем более. Существует две основных страты произведений с фантдопущением. Есть произведения, где только одно фантдопущение, и на нем все построено, как правило это, конечно, рассказы. И есть произведения, построенные на целой системе фантдопущений, там их, по крайней мере, несколько. Банальный пример произведения, где только одно фантдопущение – всем известный «Дракон» Рэя Брэдбери. Там если убрать эту вот картинку, когда рыцари выезжают биться с драконом и напарываются на локомотив, ничего больше не останется в рассказе. Естественно, там есть язык, стиль, авторская харизма, все, что угодно. Но все держится только на одном фантдопущении. Иначе этого рассказа просто не будет.

Перейдем к более сложным примерам – произведениям, несущим целую систему фантдопущений, как правило, это повести и романы. Например, всем известное классическое произведение Станислава Лема «Солярис». Что там есть, на чем оно держится? Первое базовое основное фантдопущение – я сразу буду говорить о структуре, - это то, что люди в будущем летают в космос. Без этого рассказывать историю незачем. Потому что если люди в космос не летают, никакого Соляриса, никакого контакта не возникает. От базового допущения автор производит… Производные, извините за тавтологию. В частности, автор допускает, что существует планета Солярис, способная произвольно менять свою орбиту, и это позволяет ей выжить в системе двойной звезды. От этого идет следующее допущение: раз планета способна менять орибту, следовательно, планета - живая. То, что она живая, считается «соляристами», учеными, установленным. И есть гипотеза – внутри этой фантастической гипотезы еще одна гипотеза, еще одно допущение, - что планета разумна. Отсюда начинается сюжет: попытка установить контакт.

Помимо основного и производных допущений в «Солярисе» есть еще дополнительное фантдопущение. Что это такое? Если производное, оно всегда производное от основного, то дополнительное автор вводит по своему разумению, это скорее «произвольное» фантдопущение. В частности, к произвольным допущениям относится то, что станция «Солярис» летает не по орбите, а в атмосфере, поэтому она держится на антигравитаторах, иначе она просто упадет. К чему это допущение? Оно ведь напрямую из основного не вытекает, автор мог обойтись без него. Мог придумать что-то другое – скажем, там ведь упомянуты островки такие по Солярису, автор мог расположить станцию на одном из них. То есть, отличие дополнительного фантдопущения от основного и производного в том, что оно может быть достаточно случайным – как автору заблагорассудится… Такова структура фантдопущений на примере «Соляриса», я уж не буду говорить о том, что появляются «гости» и так далее, и градация допущений уходит вглубь.

Каждое фантдопущение внутри структуры может быть потенциально сюжетообразующим. В принципе, не будь автор столь щедр к нам, он мог бы на основе каждого допущения написать отдельное произведение. Собственно, как работает фантдопущение внутри произведения фантастического? Например, «Трудно быть богом». Основное фантдопущение – что существует мир Полдня. Этот мир Полдня может себе позволить посылать наблюдателей на некие отсталые планеты. Производное допущение – что существует Институт Экспериментальной Истории, который этих наблюдателей отправляет. А дальше уже начинаются допущения дополнительные. В частности, легендарный полевой синтезатор «Мидас». В нашей жежешной дискуссии Аркадий сказал, что это элемент антуража. А вот ни фига это не элемент антуража. Смотрим, что происходит. В полевом синтезаторе Румата делает химически чистое золото. Оно попадает в руки дона Рэбы. Определить химически чистое золото не проблема, еще Архимед это для сиракузского царя сделал, то есть, и в средневековье это вполне могли сделать. И дон Рэба, когда берут Румату, что мог предположить? Будь Румата ируканским шпионом, у него были бы нормальные фальшивые монеты из нормального золота. Как поступают с ируканским шпионом? Его можно перевербовать, но вообще-то на фиг он нужен, так что проще его… Но! Дон Рэба понимает, что такого золота быть не может. Он не может предположить, что перед ним инопланетянин, следовательно, он решает, что Румата или слуга Дьявола, или сам Дьявол. А с Дьяволом лучше договориться, особенно при шаткой позиции дона Рэбы в королевстве. Понимаете, как это работает? Казалось бы, антуражный элемент, но стоит его убрать – распадается сюжетная конструкция.

Вовзращаясь к основному фантдопущению – почему основным является наличие мира Полдня? Да потому что психология главного героя это не психология наших современников, он именно человек Полдня. Дон Румата с точки зрения нормальной разведки или контрразведки – чистый лох. Но он человек Полдня, он не может вести себя иначе, и это базовое фантдопущение выстраивает всю драматургию произведения. Сама драма дона Руматы в том, что он человек Полдня, оказавшийся в этой вот клоаке.

Еще один интересный момент – дополнительные фантдопущения могут быть ложными, отвлекающими. Характерный пример. Помните «Волны гасят ветер» - силурийский моллюск? О котором Тойво подумал, что это и есть «индивид Монокосма»? Типичное отвлекающее фантдопущение. Если бы Стругацкие захотели, они могли бы на его основе написать фантастический детектив, как и было первоначально задумано. Они сочли, что это не настолько интересно. Но как дополнительное, ложное фантдопущение, оно работает идеально. Кого мороз по коже не пробирал от предположения, что это и есть индивид Монокосма, это и есть Странник…

В чем, на мой взгляд, отличие фантдопущения от других видов, скажем так, «нереалистических допущений»? Вот, например, «Нос» Гоголя. В принципе, фантастическое допущение: нос оторвался от человека и зажил своей жизнью. Но ведь ситуацию, описанную Гоголем, можно было решить и в реалистическом ключе. Допустим, не нос майора Ковалева высоко продвинулся по социальной лестнице, а жена майора. Для 19 века тоже довольно фантастично, но все-таки в пределах реального.

В том и отлчиие. Без фантастики, а тем более – научной фантастики, нельзя заменить фантдопущение произвольно на любое другое. Потому что иначе все распадается. Характерный пример – «За миллиард лет до конца света». Существует мнение, которое и уважаемый Борис Натанович высказывал, что Гомеостатическое Мироздание это, в принципе, та же государственная машина, тот же КГБ. Но если мы внимательно вчитаемся, то поймем, что из этого произведения такого вывода сделать ни в коем случае нельзя. Ведь что говорит Вечеровский своим коллегам по несчастью? Он говорит, что все эти ваши «Союзы Девяти», все эти фантазии о царе Ашоке, все это - «слишком человеческое». С «человеческим» можно договориться. Ведь мы знаем, что государственная машина, и тот же КГБ – не идеальные механизмы. Они состоят из людей, а людей можно запугать, купить, разжалобить, все, что угодно. Закон природы не запугаешь, не купишь, не разжалобишь. Следовательно, замени Гомеостатическое Мироздвание внутри повести на государственную структуру или группу заговорщиков, ситуация перестает работать. Потому что вот эта предельная проблема, когда у людей нет никакого выбора, кроме как умереть, или погубить своих родных, или отказаться от выбранного пути – она поставлена с такой предельной жесткостью именно благодаря сделанному Стругацкими фантастическому допущению: особому закону природы, который на определенном этапе развития цивилизации препятствует появлению новых открытий.
Вот, собственно, что я и хотел сказать.

Рух: Что я хочу сказать – бедные, бедные, несчастные писатели-фантасты, бедный Станислав Лем, бедные братья Стругацкие. Они так старались завернуть свою конфету в красивую обертку, что некоторые уважаемые товарищи так за оберткой конфеты и не заметили. Что такое фантастическое допущение? И если уж на то пошло, что единственное, что отличает фантастику от других литературных бранчей, направлений и течений? Фантастическое допущение это не более, но и не менее, чем дополнительная степень свободы для автора. Когда человек может себе позволить гораздо больше, он уже не скован рамками сугубой реальности. Это не только большая свобода – в рамках фантастики можно написать очень много чего, чего нельзя написать ни в одном другом формате литературы, - но это и очень большая ответственность. И авторы, работающие в фантастике, делятся на две категории: те, которые этой ответственноостью пользуются и за написанное отвечают; и те, которые пользуются возможностью, считая, что она освобождает от ответственности вообще. Получаются две фантастики: фантастика, которая литература, и фантастика, которая за пределами своего фантастического кружка никакой ценностью не обладает абсолютно.

Рассмотрим те примеры, которые тут поминал наш дорогой Игорь. Игорь, мне очень жаль, если для тебя «Солярис» это космическая станция, гипотеза о природе планеты, а не взаимоотношения людей – в первую очередь, с самими собой, - тех людей, которые эту станцию населяют. А ведь это гораздо важнее. И книжка действительно об этом, и если ты этого не заметил, если для тебя главное – железяки, мне тебя очень жаль, ты не читал «Соляриса», перечитай его, пожалуйста. Если для тебя «Трудно быть богом» это полевой синтезатор «Мидас», ты не читал Стругацких, перечитай их, пожалуйста, там это дело двадцать пятое. Там интересно про людей, про их отношения. Если ты этого не видишь, и тебе железки, во главе с полевым синтезатором «Мидас» важнее – мои тебе глубокие искренние сболезнования, как и всем, кто с тобой согласен. Собственно говоря, именно поэтому писать фантастику намного сложнее, чем нефантастику. Именно потому, что возможностей гораздо больше, и ответственность гораздо выше за то, что получается. А в итоге, простите, мы имеем то, что имеем – когда возможностей много, в том числе, и для того, чтобы схалтурить.

И очень многие, особенно молодые люди, к сожалению, обращаются к фантастике потому, что это проще. «А я так вижу». «А у меня так нафантазировалось». Нафантастизировалось. И получается то, что Андрей Валентинов назвал метким словом «фантасня». А человек со стороны, который хочет составить какое-то представление о фантастике, снимает книгу с полки в магазине… И его уже никто больше никогда не переубедит, что фантастика это не «чтиво для инфантилов и дебилов». Спасибо отдельным товарищам за такую репутацию.

Рух: …Пока у людей, обращающихся к фантастике, условно говоря, железяки будут стоять впереди людей, а возможности будут редуцироваться к возможности не отвечать за написанное, ничего хорошего у нас в фантастике не будет. Это мое твердое мнение. А что касается дифирамбов науке, оригинальному фантастическому допущению и всему остальному, о чем тут пел наш дорогой Игорь – я могу только напомнить сэра Артура Кларка, во вкладе которого в научную фантастику, по-моему, никто не будет сомневаться: «На определенном уровне развития наука от магии неотличима». Если следовать заветам Кларка, НФ от фэнтези не отличается практически ничем. Спасибо!

ДИВОВ: Я сейчас волевым решением могу повернуть дискуссию в одном направлении: вот, собственно, что я выдавил почти из Игоря… Что когда мы оцениваем научно-фантастический текст, мы обязательно должны в своей рецензии… Так или иначе, там должна быть фиксация на фантастическом допущении, оригинальном или не оригинальном и потому вторичном. И вот это у нас оценивается отдельно, а отдельно оценивается качество текста по общелитературным критериям. Но рецензия на научную фантастику обязательно должна содержать эти два компонента. И – вот это я тебя спрашиваю, - если с фантастикой хреново, а с литературой хорошо, это у нас что? Это хорошая, годная фантастика, или это хорошая литература, но не фантастика…